Когда они отошли от гостиницы на пару кварталов, уже свалилась ночь, как кирпич с крыши, но темноту разогнали горевшие все до единого уличные фонари и неисчислимые гирлянды разноцветных лампочек, протянутых над головой во всех мыслимых направлениях, через улицу и по фасадам домов, сквозь кроны деревьев. Народу на улицах прибывало – опять-таки трезво-веселого, добродушного. Многие, как и ожидалось, были в маскарадных костюмах – но Мазур, присмотревшись и быстро уловив тенденцию, растерянно вертел головой, потому что вокруг них с Бриджит так и кишели фигуры в черных балахонах с намалеванными фосфоресцирующей краской скелетами, несомненные черти и прочая нечисть, порой довольно экзотическая, неизвестная прежде, сугубо здешняя. Маски-черепа с оскаленными зубами и седыми лохмами, рожи полузверей-полулюдей вроде отечественных оборотней, зубастые рыбы с волчьими ушами и летучие мыши, покойнички синие и зеленые, какие-то вовсе уж неузнаваемые русским человеком, но определенно злокозненные образины, куда ни глянь – нежить, нечистая сила, упокойнички, скелеты и пара дюжин смертей с косами. Для полного счастья не хватало разве что Вия с веками до земли...
Что характерно, вся эта кутерьма протекала весело– повсюду смех, девичий визг, песни под какие-то инструменты наподобие гитары, импровизированные пляски...
– Не пойму, что тут такое, – искренне пожаловался Мазур, когда они вынырнули из красочной толпы на тротуар.
– Не помню, как это называется по-испански, я вообще не знаю испанского... но что-то вроде праздника смерти. Отсюда и все эти рожи. А вообще-то, в этом есть смысл. Заводит, а? Когда вокруг столько старух с классическими косами и прочих вампиров, поневоле вспоминаешь, что ты молод и полон жизни...
Мазур посмотрел на нее. Неподалеку ослепительными струями бил фонтан фейерверка, грохотали петарды, хлопали шутихи, на лице Бриджит блуждали загадочные тени, а глаза казались бездонными. Хороша была чертова кукла, правнучка плантаторов, так, что зубы сводило...
– Что ты так уставился? – поинтересовалась она с невинным видом.
– Любуюсь, – кратко ответил Мазур.
– Можно нескромный вопрос?
– Ну-ка...
– Джонни, ты, часом, не педик?
– Бог миловал.
– А как насчет импотенции?
Мазур проникновенно сказал:
– Честно тебе признаюсь: до смерти ее боюсь, но пока мы с ней как-то не сталкивались…
– Что же ты в таком случае придуриваешься?
– То есть?
Бриджит придвинулась вплотную, обдав ароматом дорогих духов и свежей кожи:
– Честное слово, ты какой-то неправильный моряк... Как, по-твоему, чего может хотеть женщина, обладающая муженьком, которого ты достаточно лицезрел? Напряги извилины...
Мазур честно сказал:
– Я временами бываю робким, как идиот. Когда попадается такая, как ты, слишком красивая для простого бродяги...
Она посмотрела снизу вверх, улыбаясь так, что человек не столь морально стойкий уже волок бы ее в ближайший темный уголок:
– Джонни, ты прелесть... Пошли.
– Куда?
Бриджит взяла его за руку и уверенно повела куда-то за угол:
– Если верить путеводителю – а я его вдумчиво изучила – где-то поблизости есть отельчик с часовыминомерами...
– Ничего себе, – сказал Мазур, покорно шагая следом. – Такие вещи пишут в приличных путеводителях?
– Ах ты, простая морская душа... Путеводители, Джонни, бывают разные. На любой вкус. Для почтенных супружеских пар, для студентов-хичхайкеров, для членов Ассоциации молодых христиан... и для повес, для извращенцев даже. Ну, мы-то с тобой не извращенцы, правда? Короче говоря, я купила один такой путеводитель, и теперь могу считаться специалистом. Там все перечислено – бордели на любой вкус, приюты любви... Последние, как выяснилось, – ты только не удивляйся, простая душа, – тоже делятся на притоны и вполне респектабельные заведения, куда не стыдно и не опасно заглянуть парочкам вроде нас... Как раз в респектабельный отель я тебя и веду. Путеводитель самый свежий, так что заведение должно быть на месте...
Оно оказалось на месте, и выглядело в самом деле донельзя респектабельно, что снаружи, что внутри. Трехэтажное здание старинной постройки с массой архитектурных излишеств, просторный холл – красный бархат, зеркала, лепнина-позолота, старинная мебель – благообразный седой сеньор за стойкой... черт побери, в натуральнейшем смокинге!
Гостей он встретил так, словно они были делегатами какого-нибудь съезда христианских епископов или специалистов по творчеству позднего Матисса – с непроницаемым лицом, безукоризненно вежливо. Правда, в противоположность своим коллегам из настоящихлюксовых отелей, он не стал предлагать постояльцам зарегистрироваться по всем правилам. Увидев, какие денежки Бриджит пришлось выложить, Мазур про себя присвистнул – для человека в его положении (да и натурального австралийского бродяги) сумма была более чем приличная.
А впрочем, номер того стоил – ненавязчивая роскошь и порядок, огромная старинная кровать, вычурные кресла, холодильник, замаскированный под буфет времен здешних войн за независимость от испанской короны (происходивших самую чуточку позже наполеоновских).
При виде всего этого на Мазура напала некоторая оторопь, и он поневоле ощутил себя соблазняемой школьницей. Поставил в уголок драгоценную сумку, переступил с ноги на ногу.
Бриджит вздохнула, старательно закатив глаза:
– Джонни, ты прелесть! Видел бы себя со стороны... А как же экзотические красотки в портовых борделях?
– Так они ж продажные... – сказал Мазур.
– И что же?